Весной 2014-го под Славянском я перезнакомился с множеством журналистов, которые приезжали в Изюм писать/снимать правду о войне. Просто потому, что со мной можно было поехать «на передок», чтобы увидеть всё своими глазами, поговорить с бойцами, сделать репортаж. И я пользовался своим «эксклюзивом» сполна — за право попасть под пули журналисты помогали мне разгружать/загружать машины с мукой, сахаром, бронежилетами… Сами покупали продукты, форму, оптику для солдат. И так потом ехали на посты — засыпанные в машине гуманитаркой по самую макушку.
Аккредитации как таковой тогда не было, роль журналистов на фронте мало кто понимал, что можно говорить, а что нет — никто почти не знал… Журналист был солдатом информационной войны. Сегодня мог оказаться «на подвале» у Гиркина. Завтра — у нашего СБУ… Бравые десантники могли избить журналистов до полусмерти, заподозрив в шпионаже, и показательно «расстрелять»… Блокнот, микрофон и видеокамера предъявлялись как неоспоримые доказательства предательства.
Мы все тогда учились — воевать, волонтерить, и военной журналистике тоже — на лету, и на ошибках. Я видел, как профессионально работал Andriy Tsaplienko, побывавший до этого во многих горячих точках; восхищался умению Аркадий Бабченко говорить с военными людьми; на моих глазах Левко Стек стал одним из лучших военных журналистов… Война стала частью нашей жизни; журналистика стала военной; но информационная политика государства в зоне АТО по-прежнему исповедует три принципа — не пущать, запрещать, не говорить правду.
А иначе — нельзя. Ведь как-то надо закрывать кровавые ошибки командования. Поэтому беспрепятственная передислокация отрядов Гиркина из Славянска в Донецк интерпретировалась как наша величайшая победа. Бессмысленный расстрел войск в секторе «Д» — как пример стойкости и мужества, а не грандиозный просчёт командования. Празднование Дня независимости затмило трагедию Иловайска. Подписание первого «Минска» — отступление из Луганского аэропорта…
Помните 32-й блок-пост?.. Мне тогда говорили, что я понапрасну разгоняю «зраду»; что президент обо всём договорился с российским Генштабом, и воду ребятам вот-вот подвезут… Врали!.. Потому что никто у нас не назовёт генерала предателем, отправлявшего изо дня в день неисправные танки, бэтээры, и грузовики дорогой смерти на блок-пост. Никто не плюнет в рожу военачальнику, струсившему вовремя дать приказ об отходе. Поэтому пресс-служба врёт. Потому что остались там десятки единиц сгоревшей техники… А когда вывозили тела погибших — разорванные на куски, изъеденные червями — их надо было показывать на всю страну. Может быть тогда кто-то застрелился бы, и не случилось бы окружение Дебальцево, не было бы потери Донецкого аэропорта…
…Я видел на 31-м посту как кульгающий «Урал» с простреленными скатами привёз горелое мясо, из которого пригоршнями сыпались жирные белые черви, когда героев переносили в скорую… Надо было снимать. Надо было давать в эфир, цитировать последние звонки и смс-ки защитников ДАП-а, заживо похороненных под обломками терминала. Надо было возить журналистов «на экскурсию» в Луганское, Троицкое, куда ещё выходили наши отряды из Дебальцево, где на полях ещё умирали раненные, когда президент прилетел в Артёмовск праздновать «величайшую победу».
Надо чаще водить население страны в госпитали — рассказывать о раненных и увечных. Чаще водить народ в морги — говорить о павших. Потому что каждый из них имеет имя, фамилию, семью, историю жизни и смерти, а не только цифру в количестве ежедневных потерь. Потому что эта страна совсем свихнулась, не отдавая дань уважения погибшим героям, не замечая войну.
Журналисты, рассказывающие правду о войне, всегда виноваты. Потому что правда о войне — страшная. Потому что правда о войне умирает прямо у твоих ног, и надо как-то это объснить его маме — почему он умер, когда войны у нас нет.
—————————————————-
Ура-патриотичным моралистам: избавьте меня от вашей бредовой истерии по журналистам-шпионам, хитрым и циничным. Для чего нам контрразведка, командиры на местах, и целая пресс-служба АТО, если не могут заведомо вычислить «шпионов»?.. Если этим шпионам дают аккредитацию, пускают на передовую, не объясняя, что можно, и что нельзя снимать. Если вместе со шпионами не едут в Промку — показывать, что и как там можно (страшно, да?); если потом не пересматривают отснятый материал.
Банальная пропагандистская шпиономания на втором году войны может закончиться массовыми расстрелами генералов на третьем.
